– А куда ж еще? – удивился Олег.– Такую пальбу подняли! Это еще поздно приехали. Мы уж боялись: если тебя те не замочат, так эти прихватят. Я Гарику сразу сказал, как пальба началась: стопим тачку и держим. Как менты подскочат, сразу сваливаем. Со стволами светиться, сам понимаешь. Так что ты молоток! Вовремя выскочил.
– Спасибо,– сказал Васильев.– За того черного. Он бы меня наверняка срезал.
– Херня! – махнул рукой Олег.– Вчера ты нас, сегодня мы. Обычное дело!
Но видно было: ему приятно.
Васильев пил светлое пиво в кафе между Средним и Малым проспектами Васильевского острова и размышлял о смысле жизни. Своей жизни. Своей единственной жизни.
Кострома мертв. Хирург сидит в подвале. Большая часть тех, кто гнал Васильева и убивал его друзей,– мертвы. Значит ли это, что он – отомстил? Значит ли это, что он сделал все, что мог, и теперь имеет право спрыгнуть с подножки поезда смертников? Снова стать таким, каким он был в то июньское утро, когда крепкая рука умыкнула девушку Таню в салон дорогой иномарки. Голым человеком на голой земле. Точнее, на голом асфальте. Не важно, что сейчас эта же девушка Таня ждет его, чтобы накормить ужином. Несколько дней назад Валерий был частью целого. Каждый его шаг был выверен умными и знающими, каждое действие одобрено и поддержано. Еще несколько дней назад у него были друзья, каждый из которых был сильнее, чем он сам. Еще несколько дней назад рядом были те, кто знал свое место в мире и, главное, знал, какое место в нем должен занять он, Валерий Васильев. Теперь их нет. И никто больше не скажет, что делать. И Валерий так же беспомощен, как изуродованный наркотиками Шиза. И его глаза так же слепы и бессмысленны, когда приходится смотреть в будущее.
Он не герой. Герой не травит своих врагов ОВ. Герой убивает их иначе. Лицом к лицу. В честной борьбе. Как Гоша-Терминатор или Петренко. Опережая и ошеломляя. Отвага и натиск. Опыт и мастерство. То, чему он так и не доучился.
Силыч как-то сказал: за три года можно выучить профессионала. Но для того, чтобы стать мастером, требуется не меньше семи. А чаще значительно больше. А кого можно выучить за неполный год?
Васильев допил свое пиво, со стуком опустил стакан на скатерть, чем привлек внимание официантки:
– Что-нибудь еще?
Девушка улыбалась ему чуть-чуть заискивающе, Васильев не сразу сообразил: она его боится. Невольно он посмотрел на свои руки: не в крови ли? Глупо. Конечно, руки чистые. Даже порохом не пахнут, отмыты со всей тщательностью.
– Да, то же самое, пожалуйста.
Васильев еще раз посмотрел на свои руки и вдруг совершенно ясно осознал: выбора у него нет. Если он захочет выйти из игры, его убьют. И скорее всего не только его, но и всех его близких. Всех, кто ему дорог. Потому что долг слишком велик. Значительно дороже дюжины жизней. И ему нельзя сойти с поезда смертников, потому что тогда этот поезд рано или поздно раздавит и его самого, и его родных, и всех, кто с ним рядом: Олежка, Гарика, Таньку… Поезд никогда не остановится, и, пока им правят те, кто хочет взыскать долг, и он, Валерий Васильев, главный должник, и все, кто рядом с ним,– все равно что мертвы.
Валерий взял в руки тяжелую кружку, сдул пену, пригубил… Ни хрена! Он не умрет! И родные его тоже! Пусть лучше сдохнут те, кто тянет к ним паршивые лапы! Ни хрена! Это они умрут! Он будет убивать их подло, из-за угла. Душить, травить, рвать! Это он их убьет! И если понадобится – всех! Если понадобится, он выкинет с поезда всех и сам сядет в кресло машиниста.
Васильев поднял глаза и тяжелым взглядом обвел кафешку. Народу было довольно много, но два ближайших к Васильеву столика почему-то пустовали.
Валерий быстро допил пиво, бросил на стол полтинник и вышел на улицу.
«И еще я должен найти и прикончить ту суку, которая нас сдала!» – подумал он.
Таня открыла дверь так быстро, словно стояла рядом.
– Почему не спрашиваешь, кто? – укорил ее Валерий.
– А я знала, что это ты! – Девушка привстала на носки, чтобы его поцеловать.– Пиво! – уверенно сказала она.– Причем светлое.
– В самую точку.
– Здорово,– в коридоре объявился папаша, прошаркал на кухню.
– Он тебя побаивается,– сказала Таня.– Ты его не обижай, ладно?
– Постараюсь.
– Пошли ужинать.
Пока они ели, папаша дважды возникал в дверях, шевелил пористым носом и молча исчезал.
– Он что, жрать хочет? – спросил Валерий.
– Выпить.
– Понятно. А ты?
– А мы – потом. Ты наелся?
– Угу.
– Тогда пошли! – Девушка ухватила его за руку и потянула за собой.
Дверь комнаты захлопнулась за ними, щелкнул язычок замка.
– Оп-па! – Таня прыгнула на кровать.– Выключи свет!
Музыкальный центр втянул в себя компакт. Из колонок полилась незнакомая Васильеву музыка. Вязкая, тягучая, с вибрирующим ритмом. Хриплый голос неопозноваемого пола затянул:
– I need… I need… I… I…
Два фонаря на колонках тоже запульсировали. По стенам и потолку заметались цветные мечи.
– Нравится? – Таня стянула через голову свитер.– Ну иди же ко мне, что ты стоишь?
Валерий не сдвинулся с места. Он медленно расстегнул пуговицы, так же медленно снял рубашку, футболку…
Таня, уже совсем голая, сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела на него с изумлением, постепенно переходящим в некое мистическое чувство. Цветные полосы, как змеи, переплетались вокруг торса Валерия. Лицо его напоминало радужную живую маску, глаза то вспыхивали, то гасли. Обнаженный, он не выглядел раздетым. Свет не освещал, а укрывал его. Щекочущий пульс бас-гитары, мерное уханье барабана, широкие плети красного огня, мускулы, словно отлитые из раскаленного металла.